Каротиноиды. Биологическая активность

РезюмеВ обзоре представлены данные о биологической активности наиболее распространенных каротиноидов. Особое внимание уделяется их антиканцерогенным, кардиопротекторным и антиатерогенным свойствам, а также иммуномодулирующему, радиопротекторному и фотозащитному действию.

Ключевые слова:каротиноиды, антиканцерогенное действие, антиатерогенное действие, иммуномодулирующее действие, фотозащитное действие

В предыдущем сообщении [2] были рассмотрены структурные особенности каротиноидов, их пищевые источники, биодоступность и биотрансформации в организме. Являясь полиненасыщенными соединениями, большинство из которых содержат дополнительные донорно-акцепторные группы, каротиноиды проявляют антиоксидантнопрооксидантные свойства. Многоплановый характер и механизм последних рассматриваются как основа биологической активности указанных соединений.

Антиканцерогенное действие каротиноидов

С точки зрения влияния на канцерогенез, первоначально внимание привлек j3-каротин как один из самых распространенных каротиноидов. Особый интерес представлял вопрос о профилактическом действии j3-каротина при раке легких, в ткани которых этот каротиноид способен накапливаться. Однако 2 крупномасштабных рандомизированных двойных слепых плацебо-контролируемых исследования по влиянию j3-каротина на возникновение опухолей легких у курильщиков и потребляющих алкоголь мужчин - проекты Alpha-Tocopherol, Beta-Carotene Cancer Prevention Study (АТВС) и j3-Carotene and Retinol Efficacy Trial (CARET), проведенные в Финляндии и США, продемонстрировали неожиданный результат: заболеваемость среди лиц, получающих фармакологические дозы j3-каротина или j3-каротин + витамин А, достоверно возрастала [5, 102]. Для объяснения этих данных были сформулированы разные гипотезы.

Согласно одной из них, свободные радикалы табачного дыма провоцируют окисление j3-каротина с образованием апо-каротиналей, снижение уровня ретиноевой кислоты и нарушение ретиноидзависимой регуляции ряда процессов, подавляющих канцерогенез. В экспериментах на хорьках (у этих животных пути метаболизма j3-каротина схожи с таковым у человека) было показано, что введение им высоких доз j3-каротина при одновременном воздействии табачного дыма приводит к пролиферации альвеолярных клеток и плоскоклеточной метаплазии, снижению содержания ретиноевой кислоты в ткани легких, значительному подавлению экспрессии гена ретиноидного рецептора (RARj3) - супрессора опухолеобразования и возрастанию экспрессии белка активатора-1 (АР-1) - медиатора клеточной пролиферации [11, 60, 130, 132]. При этом ex vivo в ткани легких опытных животных скорость образования апокаротиналей из j3-каротина была в 3 раза выше, чем у контрольных.

Кроме того, полагают, что в обоих проектах были использованы синтетические препараты -каротина и витамина А, отличающиеся от природных пространственным строением (цис-транс-изомеры), что сказывается на их способности по-разному встраиваться в биомембраны, на антиоксидантнопрооксидантных свойствах, лиганд-рецепторных взаимодействиях и, возможно, на образовании различных по структуре и биологической активности продуктов окислительного распада.

Результаты исследования противоопухолевого действия j3-каротина существенно стимулировали интерес к другим, более активным соединениям этого класса, в первую очередь ликопину, астаксантину и фукоксантину.

Широкие экспериментальные и эпидемиологические исследования противоопухолевого действия ликопина, обобщенные в ряде обзорных статей [19, 28, 29, 128], достаточно убедительно подтвердили его эффективность.

В проведенных в США в 1988-1994 гг. исследованиях было достоверно показано обратное соотношение между уровнем ликопина в плазме крови и риском возникновения рака [47, 64, 99]. При анализе результатов 72 эпидемиологических исследований установлено, что в 57 из них наблюдалась обратная зависимость между содержанием ликопина в рационе питании или его уровнем в крови и риском развития рака легких, желудка, колоректального и эзофагального рака, рака ротовой полости, а также предстательной, поджелудочной, молочной желез, яичников и матки.Особенно тесная корреляция была установлена в случае рака предстательной железы, легких и желудка [37, 49, 136].

В проведенных в Италии исследованиях [45] обнаружено снижение риска развития рака ротовой полости, гортани, пищевода, желудка, толстой и прямой кишки при потреблении больших количеств ликопинсодержащих продуктов (томатов).

Интерес представляют данные о влиянии потребления ликопинсодержащих продуктов на риск возникновения опухолей легких. В ряде проспективных когортных исследований каротиноиды ликопин, j3-криптоксантин, лютеин/зеаксантин, j3-каротин (но не j3-каротин) снижали риск развития рака легких, хотя недостоверно и в невысокой степени [46]. В 2 проспективных когортных исследованиях, проведенных в США, установлена статистически значимая корреляции между потреблением ликопина (как и j3-каротина) и снижением риска возникновения рака легких. Более того, по этим же данным, ликопин снижал риск развития опухоли даже у курильщиков [91].

Важное значение имеют исследования защитного действия каротиноидов при 2 весьма распространенных в развитых странах видах рака - предстательной железы у мужчин и молочной железы - у женщин.

Проведенные в последние годы эпидемиологические исследования свидетельствуют об обратной корреляции между уровнем ликопина в рационе питания или его уровнем в крови и риском развития рака предстательной железы [49]. В 5 из проведенных в США исследованиях снижение риска рака предстательной железы на 30-40% связывали с потреблением больших количеств томатов или ликопина, в 3 случаях снижение частоты заболевания не превышало 30%, а в 7 - не наблюдалось связи между уровнем ликопина и частотой рака предстательной железы. Установлена также обратная зависимость между содержанием ликопина в крови и уровнем в плазме крови маркера рака данной локализации - специфического антигена PSA [21]. Обнаружено избирательное снижение уровня ликопина в крови и предстательной железе у больных раком, соответственно на 44 и 78% [110].

Выяснению роли ликопина и других каротиноидов в профилактике рака молочной железы у женщин посвящено значительно меньше исследований, несмотря на высокую смертность от этого заболевания. В проведенных в Уругвае исследованиях "случай-контроль", включающих 400 случаев рака и 405 контрольных, установлена обратная корреляционная зависимость между количеством фруктов, овощей, витаминами С и Е и ликопином в рационе питания и риском развития рака молочной железы [110]. Результаты исследований "случай-контроль" (по 270), проведенных в Нью-Йорке в 1985-1994 гг., выявили возрастание частоты рака молочной железы у женщин с низким общим уровнем каротиноидов в крови, включая α- и β-каротин, ликопин, β-криптоксантин, лютеин/зеаксантин [125]. Схожие результаты получены в исследованиях [122], включающих 604 случаев рака молочной железы и 626 контрольных, в ходе которых выявлено снижение риска заболеть раком на 40-50%, ассоциированное с высоким уровнем в крови ликопина, α-каротина, β-криптоксантина, лютеина/зеаксантина.

Анализируя данные научных исследований, FDA (США) подчеркивает, что не найдено заслуживающих доверия доказательств существования связи между потреблением ликопина и снижением риска рака предстательной железы, молочной, поджелудочной железы, легких, желудка, железы, колоректального рака, рака яичника и эндометрия. Ограниченное число доказательств указывает на возможную зависимость между потреблением томатов и снижением риска рака предстательной железы, яичника, желудка и поджелудочной железы [70].

Антиканцерогенный эффект ряда каротиноидов и других микронутриентов (j3-каротина, ликопина, -криптоксантина, витаминов Е и С, фолатов) изучен в обширном исследовании, включавшем более 120 000 больных раком мочевого пузыря, при этом установлена обратная связь только с потреблением j3-криптоксантина [137]. Обогащенный j3-криптоксантином апельсиновый сок усиливал антигепатоканцерогенное действие смеси каротиноидов и статистически достоверно снижал число случаев рака печени у больных вирусным гепатитом [98].

Клеточные и молекулярные механизмы антиканцерогенного действия каротиноидов широко изучены в экспериментах на животных и клеточных системах. Антимутагенная активность ликопина и лютеина показана в тесте Эймса. Оба каротиноида в малых дозах тормозили формирование аберрантных крипт в толстой кишке крыс, которым вводили интраректально N-метилнитрозомочевину [96]. Внутрибрюшинное введение крысам обогащенного ликопином масляного экстракта томатов подавляло увеличение размеров и числа опухолей, индуцированных 7,12-диметилбензантраценом (ДМБА) [114]. Ликопин (но не j3-каротин и другие каротиноиды) значительно тормозил индуцированные диэтилнитрозамином (ДЭН) пренеопластические процессы в печени, изменяя активность CYP2E1, осуществляющего образование активных метаболитов ДЭН [8], но, в отличие от лютеина и фукоксантина, не оказывал влияния на индуцированные диметилгидразином (ДМГ) пренеопластические изменения толстой кишки [71].

Полагают, что ликопин может подавлять канцерогенное действие соединений, претерпевающих метаболическую токсификацию (например, ДМБА, афлатоксины), путем изменения активности ферментов метаболизма ксенобиотиков - системы цитохромов Р450, глутатион-S-трансферазы, хинонредуктазы [18].

Антиканцерогенное действие ликопина может быть опосредовано его влиянием на редокс-статус клетки, от которого зависит активность ряда транскрипционных факторов, контролирующих экспрессию генов антиоксидантных ферментов и ферментов метаболизма ксенобиотиков [20]. У хомяков ликопин дозозависимо снижал число ДМБА-индуцированных опухолей, модулировал чувствительность к перекисному окислению липидов (ПОЛ), что сопровождалось повышением уровня восстановленного глутатиона и активности глутатионзависимых ферментов буккального эпителия, печени и эритроцитов.

Менее изучена антиканцерогенная активность астаксантина. У мышей с иннокулированными клетками фибросаркомы астаксантин подавлял рост опухоли и стимулировал иммунный ответ против антигенов, экспрессируемых опухолью [66]. Подавляющее действие астаксантина, включенного в рацион мышей в количестве 0,1 или 0,4%, на рост опухоли молочной железы носило дозозависимый характер и было более выраженным, чем действие j3-каротина и кантаксантина в тех же концентрациях [33]. Астаксантин способствовал снижению канцерогенности афлатоксина B1, что проявлялось в уменьшении числа и размера пренеопластических образований в печени крыс и было связано с изменением его метаболизма в сторону образования менее токсичных производных [52]. Кроме того, астаксантин эффективно защищал печень крыс от повреждающего действия четыреххлористого углерода, метаболическая токсификация которого осуществляется СYР2Е1 [68].

С точки зрения антиканцерогенной активности большой интерес представляют каротиноиды бурых водорослей - фукоксантин, неоксантин и их метаболиты: фукоксантинол, галоцинтиаксантин и другие, в структуре которых содержатся уникальные для этого класса веществ функциональные группы - алленовая и эпоксидная.

В экспериментах на мышах фукоксантин практически полностью подавлял ДМБА-инициированный и промотированный 12-О-тетрадеканоилфорбол-13-ацетатом канцерогенез кожи, проявляя значительно большую активность, чем зеаксантин, j3- и j3-каротины [97]. У мышей линии С57В1/6 при введении с питьевой водой фукоксантина в концентрации 0,005% достоверно уменьшались частота и количество индуцированных N-этил-N’-N-нитрозогуанидином опухолей в двенадцатиперстной кишке [101]. У фукоксантина обнаружена способность подавлять рост редкой формы первичной экссудативной лимфомы в экспериментах как in vivo, так и in vitro, что сопровождалось подавлением экспрессии антиапоптотических белков и усилением апоптоза [133].

In vitro сравнительное изучение влияния 15 каротиноидов на выживаемость и рост 3 линий клеток рака предстательной железы (PC-3, DU-145 и LNCaP) показало, что ациклические каротиноиды из томатов - фитофлюин, j3-каротин, ликопин - в концентрации 20 мкМ снижают выживаемость клеток линии РС-3 соответственно на 60,6; 63,6 и 58,7%, но не влияют на выживаемость клеток LNCaP. Фукоксантин и неоксантин в еще большей степени подавляли выживаемость клеток всех 3 линий. Астаксантин в той же концентрации значительно снижал выживаемость клеток линии РС-3, но не был активен в отношении клеток DU-145 и LNCaP. Кантаксантин, j3-криптаксантин, зеаксантин и фитоин (из томатов) не оказывали влияния ни на выживаемость, ни на рост этих клеточных линий [76].

Ликопин в концентрации всего 1 мкМ подавлял рост клеток LNCaP на 31%, а в концентрации 5 мкМ индуцировал апоптоз и увеличивал более чем в 2 раза число клеток в фазе G(2)/M клеточного цикла [58]. Высокую активность, значительно превосходящую действие α- и β-каротина, ликопин прявлял и в отношение других видов раковых клеток человека - эндометрия, молочной железы (MCF-7), легких (NCI-H226). При этом его IC50 составляла 1-2 мкМ [79]. Дозозависимое действие, подавляющее пролиферацию злокачественных клеток, ликопин оказывал на клетки рака толстой кишки (НuСС), лейкоцитарной лейкемии (K562), эритролейкемии (EHEB) и клетки Raji (прототип лимфомы Беркетта) в концентрации от 1 до 4 мкМ [111]. В то же время, изучая антипролиферативное действие ликопина в концентрации от 0,0001 до 10 мкМ на 7 линиях клеток человека [25], авторы сделали вывод, что в дозах, находящихся в физиологических пределах, ликопин не проявляет существенной активности.

Фукоксантин, неоксантин и их метаболиты подавляли рост и индуцировали апоптоз различных линий раковых клеток человека: предстательной железы РС-3, DU-145 и LNCaP [76] гепатокарциномы Hep-G2 [38], лейкемии HL-60 [73], рака толстой кишки HT-29, CaCo-2, DLD-1 [56], рака мочевого пузыря [139]. In vitro антиканцерогенная активность этой группы каротиноидов выше других.

Механизмы антиканцерогенного действия каротиноидов

Антиканцерогенное действие каротиноидов обычно приписывают их антиоксидантным свойствам и в первую очередь способности не только улавливать активные формы кислорода и другие свободные радикалы, но и значительно ослаблять индуцированный канцерогенами окислительный стресс путем повышения активности глутатионового редокс-цикла клетки [20]. Другие механизмы, определяющие антиканцерогенную активность каротиноидов, связаны с их способностью влиять на апоптоз, межклеточные контакты, факторы роста и клеточный цикл, экспрессию ферментов метаболизма ксенобиотиков (канцерогенов) [42, 62, 84, 113].

Наиболее полная информация по механизмам онкопротекторного действия каротиноидов, не связанным с их антиоксидантной активностью, получена для ликопина и фукоксантина.

Способность ликопина индуцировать апоптоз показана не только in vitro в отношении различных линий раковых клеток, но и в исследованиях in vivo. Используя модель рака предстательной железы крыс Dunning R3327-H, авторы [27] продемонстрировали, что включение в рацион крыс ликопина и томатов приводило к уменьшению размера опухолей, подавлению пролиферации и усилению апоптоза. Развитие у крыс индуцированной N-метил-N’-нитро-N-нитрозогуанидином карциномы желудка существенно подавлялось ликопином и сопровождалось усилением апоптоза в результате изменения экспрессии про- и антиапоптотических белков и каспаз 8 и 3 [127].

Усиливать апоптоз могут не только исходные каротиноиды, но и продукты их окислительной трансформации, прежде всего содержащие активированную карбонильную группу. Было показано, что образующиеся при окислительном превращении ликопина кетоальдегиды 2-метил-6-оксо2,4-гептадиеналь и 1-метил-8-оксо-2,4,6-нонатриеналь (МОN) индуцируют апоптоз клеток линии HL-60 [138]. При этом MON подавлял экспрессию антиапоптотических белков Вcl-2 и Bcl-XL, не влияя на уровень проапоптотического белка Bax, и повышал активность каспаз 8 и 9, которые специфически включаются в активацию соответственно рецепторного и митохондриального пути развития апоптоза.

Ликопин подавлял пролиферацию клеток рака полости рта (KB-1) и рака молочной железы (MCF-7), чему сопутствовали подавление экспрессии ядерного антигена клеточной пролиферации (PCNA) и индукция экспрессии коннексина 43, образующего щелевые межклеточные контакты, с помощью которых осуществляется передача межклеточных сигналов, регулирующих пролиферацию, дифференцировку и апоптоз [44, 86].

Антиканцерогенное действие ликопина связывают и с его влиянием на факторы роста, в частности на инсулиноподобный фактор роста IGF-1, высокий уровень которого в крови может быть причиной повышенного риска возникновения опухолей молочной железы и предстательной железы. In vitro ликопин в физиологических концентрациях подавлял стимулированный IGF-1 рост клеток рака молочной железы (MCF-7), эндометрия (Ishikawа и ECC-1), легких (NCI-H226) [79, 94]. Включение ликопина в корм крыс с моделью рака предстательной железы приводило к подавлению роста опухоли и одновременно к подавлению экспрессии IGF-1 [117]. Ликопин снижал уровень IGF-1, не влиял на число и аффинность IGF-рецепторов, но увеличивал уровень мембранных IGF-связывающих белков (IGFBP) [68]. Как in vitro, так и in vivо показано, что одним из важных механизмов подавляющего действия ликопина на индуцированную IGF-1 пролиферацию злокачественных клеток является подавление ликопином экспрессии циклина D1 [31].

Факторы роста оказывают регулирующее влияние на прогрессию клеточного цикла главным образом в фазе G1, неконтролируемый характер которой является одним из факторов опухолевого роста. Ликопин тормозил стимулирующее влияние IGF-1 на рост раковых клеток линии MCF-7 и клеток предстательной железы, подавляя развитие клеточного цикла [69]. Аналогичное действие оказывал ликопин на клетки рака эндометрия, легких и предстательной железы, индуцируя арест клеточного цикла в фазе G1 [79].

Исследование механизмов антиканцерогенного действия фукоксантина и других каротиноидов с алленовой и эпоксидной группировками показало, что они обладают способностью индуцировать апоптоз, тормозить развитие клеточного цикла, положительно влиять на межклеточные контакты в различных линиях раковых клеток.

В клетках линии HepG2 и DU145 фукоксантин индуцировал остановку клеточного цикла в фазе G1, что сопровождалось усилением экспрессии белка - регулятора клеточного цикла GADD45A [135]. Исследования [38] показали, что торможение роста клеток линии HepG2 и блокирование клеточного цикла являются следствием подавления экспрессии мРНК и белка циклина D, а также снижения активности комплекса циклин D/cdk4 с последующим нарушением фосфорилирования Rb-белка - ключевого фактора, обеспечивающего переход фазы G1 клеточного цикла в фазу S.

Фукоксантин в концентрации 25 мкМ подавлял рост клеток аденокарциномы толстой кишки линии WiDr, приводил к остановке клеточного цикла в фазе G0/G1, не влияя на уровень циклина D, но усиливая экспрессию ингибитора циклинзависимой киназы (cdk) 4 - p21WAF1/Cip1. Увеличение концентрации фукоксантина до 50 мкМ индуцировало апоптоз клеток [39]. В концентрациях от 1 до 20 мкМ фукоксантин подавлял пролиферацию клеток гепатомы человека SK-Hep-1, блокировал клеточный цикл в фазе G0/G1, индуцировал апоптоз, усиливал экспрессию мРНК и белка коннексинов 43 и 32, как следствие, значительно усиливались щелевые межклеточные коммуникации [85].

При изучении механизма индуцированного фукоксантином и неоксантином апоптоза в клетках рака предстательной железы человека PC-3 было обнаружено, что они подавляют экспрессию белков Bax и Bcl-2, не влияют на Вcl-XL и активируют каспазу 3 [75]. Способность фукоксантина снижать уровень антиапоптотического белка Bkl-2 и усиливать апоптоз была показана на клетках линий CaCo-2, NT29 и DLD [55].

По данным [77], усиление апоптоза клеток линии HL-60 фукоксантином имеет другой механизм, связанный со снижением мембранного потенциала митохондрий и активацией каспазы-3 и не зависящий от генерации АФК или изменений уровня белков - регуляторов апоптоза Bcl-2, Вcl-XL, Bax. В то же время в исследованиях [73] на той же линии клеток HL-60 фукоксантин приводил к накоплению АФК, усилению апоптоза, снижению уровня Вcl-XL, возрастанию активности каспаз 3 и 7 и поли(АДФ-рибозо)-полимеразы (PARP). При этом N-ацетилцистеин, активный перехватчик АФК, подавлял индуцированную фукоксантином активность каспаз и апоптоз клеток.

Аналогичный описанному в работе [77] механизм развития апоптоза - снижение мембранного потенциала митохондрий, выход цитохрома С и апоптозиндуцирующего фактора (AIF) c последующей активацией каспаз - отмечен при действии неоксантина на клетки рака толстой кишки человека НТС116 [124].

В вирусмалигнизированных Т-лимфоцитах фукоксантин и в 2 раза более активно его метаболит фукоксантинол блокировали клеточный цикл в фазе G1, снижая экспрессию циклинов D1 и D2, cdk4 и cdk6, а также индуцировали апоптоз, подавляя экспрессию антиапоптотических белков и активируя каспазы 3, 8 и 9 [59].

Метаболиты фукоксантина - галоцинтиаксантин и фукоксантинол - проявляли более сильное, чем фукоксантин, антипролиферативное действие на клетки линии HL-60, MCF-7 и CaCo-2. Усиление апоптоза клеток сопровождалось снижением экспрессии антиапоптотического белка Bkl-2 [74].

При изучении влияния изомеров фукоксантина на пролиферацию раковых клеток линий HL-60, Caco-2, PC-3 и LNCap установлено, что все формы каротиноида активны, но в наибольшей степени эффективны 13-цис- и 13’-цис-изомеры [95]. Полученные данные о влиянии изомеров фукоксантина на уровень белков семейства Bcl-2 свидетельствует о том, что индукция апоптоза клеток изученных линий является, по крайней мере, одним из механизмов противоопухолевого действия всех изомеров фукоксантина. Более высокая активность цис-изомеров обусловлена, по-видимому, лучшим стереохимическим соответствием и, следовательно, сродством к транскрипциональным факторам, контролирующим пролиферацию раковых клеток [95].

Важное место среди возможных механизмов антиканцерогенного действия каротиноидов отводится их влиянию на активность ферментов, осуществляющих как токсификацию, так и детоксикацию канцерогенных соединений. В основе этого влияния лежит способность каротиноидов и их метаболитов напрямую взаимодействовать с факторами транскрипции (в частности с лигандактивируемыми ядерными рецепторами) либо опосредованно, через изменение редокс-статуса клетки, активировать редокс-чувствительные факторы транскрипции [113]. Имеются доказательства связи антиканцерогенного действия каротиноидов с их влиянием на различные транскрипционные факторы, такие как ретиноидные рецепторы, белок активатор-1 (АР-1), активируемый пролифератором пероксисом рецептор (PPAR), факторы AhR и Nrf2, регулирующие экспрессию генов, содержащих ксенобиотик-респонсивный элемент (XRE) и/или антиоксидант-реcпонсивный элемент (ARE), он же - электорофил-респонсивный элемент (EpRE) [82, 84, 129]. Важно отметить, что к таким генам относятся гены ключевых ферментов метаболизма ксенобиотиков - цитохромы Р450 семейства 1 - CYP1A1 и CYP1A2, ферменты II фазы - UDP-глюкуронозилтрансфераза, глутатионтрансфераза, гемоксигеназа, хинонредуктаза и ряд антиоксидантных ферментов.

В печени крыс, получавших кантаксантин всего по 10 мг на 1 кг рациона, возрастала активность этоксирезоруфиндеалкилазы (СYP1A1), метоксирезоруфиндеалкилазы (CYP1A2), пентозорезоруфиндеалкилазы (CYP2B1/2), UDP-глюкуронозилтрансферазы и хинонредуктазы. Астаксантин характеризовался тем же эффектом воздействия на ферменты, но при использовании в значительно больших количествах. Ликопин и лютеин не влияли на активность ферментов. При этом установлено, что кантаксантин и астаксантин индуцируют экспрессию белка СYP1A1 и СYP1A2 [51].

В сообщении [23] у крыс-самок ликопин в дозе от 0,001 до 0,1 г на 1 кг массы тела индуцировал в печени активность СYP1A1 и в большей степени - СYP3А.

Включение в рацион крыс биксина, кантаксантина или астаксантина приводило к возрастанию активности СYP1A1 не только в печени, но и в легких и почках, а активности СYP1A2 - в печени и легких [62]. Менее значительным было увеличение в печени активности СYP2В1/2 и СYP3A.

Не обнаружено влияния β-каротина, даже в больших количествах, на активность СYP1A1 и СYP1A2 у крыс и мышей, в то время как j3-апо-8-каротиналь вызывал многократное увеличение активности и экспрессии белка этих цитохромов в печени крыс [53].

В связи с приведенными данными заслуживают внимания исследования [52], в которых показано, что включение в рацион крыс j3-апо-8-каротиналя, кантаксантина или астаксантина (но не ликопина или витамина А) уменьшает число и размер индуцированных афлатоксином В1 пренеопластических очагов в печени. In vitro эти каротиноиды усиливали катализируемое CYP1A гидроксилирование афлатоксина В1 с образованием менее токсичного афлатоксина М1. Можно предположить, что определенный вклад в хемопротекторное воздействии j3-апо-8-каротиналя, кантаксантина и астаксантина вносит их активирующее влияние на ключевой фермент детоксикации ксенобиотиков - UDP-глюкуронозилтрансферазу [51, 53].

Интерес представляют результаты изучения влияния каротиноидов на фактор транскрипции Nrf2, под контролем которого находится экспрессия многих ARE-содержащих генов ферментов II фазы метаболизма ксенобиотиков и антиоксидантных ферментов. Nrf2 и контролируемая ими система ферментов обеспечивают защиту клетки от действия АФК и электрофильных соединений.

Установлено, что ликопин и, в меньшей степени, другие каротиноиды (β-каротин, астаксантин, фитоен, фитофлуен) индуцируют экспрессию белка и мРНК хинонредуктазы и j3-глутамилцистеинсинтетазы, т.е. скорость лимитирующего фермента синтеза глутатиона в культуре клеток MCF-7 и HepG2 [12]. Индуцирующее действие каротиноидов сопровождалось транслокацией Nrf2 из цитоплазмы в ядро. Введение ликопина в дозе от 0,001 до 0,05 г/кг индуцировало активность хинонредуктазы в печени крыс-самок, а в дозе 0,1 г/кг - и активность глутатионтрансферазы [23].

В ряде исследований показано, что активировать Nrf2 способны не сами гидрофобные каротиноиды (такие как ликопин), а их окисленные метаболиты, например апо-10’-ликопиноиды [82, 84]. Так, in vitro метаболит ликопина - апо-10’-ликопиноевая кислота в клетках эпителия бронхов человека BEAS-2B стимулировала транслокацию и накопление фактора Nrf2 в ядре, что приводило к индукции активности и экспрессии гена гемоксигеназы-1, а также активности хинонредуктазы, глутатионтрансферазы, глутаматцистеинлигазы и общего содержания глутатиона в клетках [82]. Способность индуцировать экспрессию гена гемоксигеназы-1 в клетках BEAS-2B проявляли и апо-10’-ликопинол и апо-10’-ликопинал.

Интерес представляют данные, полученные in vitro, на клетках MCF-7, раскрывающие возможные механизмы антиканцерогенного действия ликопина в отношении ДМБА [129]. В клетках, подвергавшихся действию ДМБА, ликопин подавлял активность и экспрессию регулируемых транскрипционным фактором AhR цитохромов Р450 - CYP1A1 и 1B1 (которые осуществляют метаболическую токсификацию ДМБА), и вызывал 4-кратное возрастание активности UDP-глюкуронозилтрансферазы - фермента, обеспечивающего метаболическую детоксикацию ДМБА.

Иммуномодулирующее действие каротиноидов

Важным аспектом антиканцерогенного действия каротиноидов (наряду с их влиянием на механизмы пролиферации, выживаемости и апоптоза раковых клеток) являются иммуномодулирующая активность и воздействие на иммунный контроль образования злокачественных клеток.

Обзор литературных данных по этому вопросу свидетельствует о том, что как β-каротин, так и каротиноиды, не являющиеся предшественниками витамина А (лютеин, ликопин, кантаксантин, астаксантин), усиливают клеточный и гуморальный иммунитет и неспецифические иммунные функции у животных и человека [13, 14, 32, 104]. Они усиливают митогениндуцированную пролиферацию Т- и В-лимфоцитов in vitro и ex vivo, повышают число Т-хелперов, макрофагов, натуральных киллеров (NK), цитотоксических Т-клеток, усиливают продукцию TNF-α, что может приводить к усилению гибели раковых клеток, подавлению роста опухоли и ее регрессии

Иммуномодулирующее действие каротиноидов в значительной степени связано с их антиоксидантной активностью и мембраностабилизирующими свойствами [32]. Высокое содержание полиненасыщенных жирных кислот (ПНЖК) в мембранах иммунокомпетентных клеток делает их особо чувствительными к окислительному стрессу, и каротиноиды, защищая их от ПОЛ, способствуют сохранению или усилению функциональной активности клеток.

Способность β-каротина усиливать бласттрансформацию лимфоцитов показана in vitro и in vivo в опытах на лабораторных и домашних животных [13, 15, 90]. В одной из ранних работ [15] длительное, в течение 66 нед, содержание крыс на рационах с включением β-каротина или кантаксантина в количестве 0,2% приводило к усилению ex vivo митогениндуцированной пролиферации Т- и В-лимфоцитов селезенки. Возрастание фитогемагглютининдуцированной пролиферации лимфоцитов наблюдали и у мышей, получавших рацион, обогащенный β-каротином [34]. У коров, получавших корм, обогащенный β-каротином, обнаружено усиление индуцированной фитогемагглютинином, конканавалином А и антигеном лаконоса пролиферации лимфоцитов периферической крови, а также возрастание фагоцитарной и антибактериальной активности нейтрофилов [90].

В серии экспериментов на хомячках с ДМБА-индуцированной плоскоклеточной карциномой защечного мешка было показано [117], что β-каротин и в меньшей степени кантаксантин при локальном действии на опухоль вызывают ее полную регрессию соответственно в 20 и 15% случаев и частичную в остальных. В ткани опухолей, подвергавшихся действию β-каротина, резко возрастало число TNF-α-позитивных макрофагов и способность их лизировать опухолевые клетки [13].

Суммируя результаты клинических испытаний β-каротина в достаточно широком диапазоне доз, автор [14] отмечает, что в большинстве исследований не обнаружено существенных изменений параметров иммунного статуса, хотя в отдельных случаях у пожилых (старше 50 лет) людей длительное дополнительное потребление β-каротина приводило к существенному возрастанию активности NK клеток.

В отличие от β-каротина, астаксантин - каротиноид с максимально выраженными антиоксидантными свойствами - проявлял значительную иммуномодулирующую активность и уменьшал показатели окислительного стресса и воспаления у молодых (средний возраст - 21,5 года) женщин [104]. Участницы рандомизированного двойного слепого плацебо-контролируемого испытания получали в течение 8 нед астаксантин в количестве 2 или 8 мг в день. В плазме крови дозозависимо возрастала концентрация астаксантина, снижался уровень С-реактивного белка и биомаркера окислительного повреждения ДНК - 8-OH-2dG. Астаксантин стимулировал митогениндуцированную пролиферацию лимфоцитов и цитотоксическую активность NK-клеток, вызывал увеличение общего количества Т- и В-клеток. При максимальной дозе астаксантина к концу периода наблюдения в плазме крови возрастала концентрация IFN-γ и L-6.

Включение астаксантина и β-каротина в рацион мышей в количестве 0,1 или 0,4% приводило к возрастанию ex vivo фитогемагглютинининдуцированной бласттрансформации спленоцитов. В количестве 0,1% астаксантин усиливал цитотоксичность лимфоцитов [34]. Астаксантин, в меньшей степени лютеин и β-каротин восстанавливали пониженную у старых мышей продукцию антител в ответ на действие Т-зависимых антигенов, что сопровождалось увеличением числа клеток, секретирующих IgM и IgG [67].

Полученные in vitro данные также свидетельствуют о высокой иммуномодулирующей активности астаксантина. При добавлении астаксантина в среду роста мононуклеарных клеток, выделенных из периферической крови пожилых людей или из пуповинной крови новорожденных, обнаруживали усиление образования IgM, IgG и IgA в ответ на Т-зависимые антигены. В этих же условиях β-каротин не влиял на продукцию иммуноглобулинов [65].

Астаксантин в концентрации 2*10-8 М стимулировал продукцию IgM и IgG в выделенных спленоцитах мышей BALB/c [100]. В этой концентрации β-каротин не оказывал влияния на продукцию иммуноглобулинов, а кантаксантин проявлял слабую активность. Эти каротиноиды также стимулировали выработку IL-1α и TNF-α перитонеальными клетками. Максимальная цитокининдуцирующая активность изменялась следущим образом: астаксантин>кантаксантин>β-каротин. С высокой цитокининдуцирующей активностью астаксантина связывают его способность подавлять аутоиммунные реакции и оказывать положительный терапевтический эффект при таких заболеваниях, как ревматоидный артрит, рассеянный склероз, болезнь Крона, запястный туннельный синдром.

В исследованиях in vitro также было обнаружено, что лютеин (но не β-каротин) способен усиливать стимулированную Т-зависимыми антигенами продукцию антител спленоцитами мышей В6 [67].

Длительное обогащение рациона собак лютеином (от 5 до 20 мг) приводило к дозозависимому возрастанию содержания лютеина/зеаксантина в плазме крови и стимулированию клеточного и гуморального иммунитета. Лютеин усиливал реакцию гиперчувствительности замедленного типа в ответ на фитогемагглютинин, усиливал митогениндуцированную пролиферацию лимфоцитов и процентное содержание клеток, экспрессирующих CD5, CD4, CD8 [72].

Имеется ряд сообщений об антибактериальной эффективности астаксантина; заслуживают внимания данные о его терапевтическом действии при воспалении слизистой облолочки желудка, ассоциированном с Helicobacter pylori и характеризующемся активацией фагоцитов и усилением выработки INF-γ. Было показано, что у мышей, инфицированных H. pylori, а затем получавших экстракт водоросли Haemmatococcus с высоким содержанием астаксантина, наблюдаются значительное (4-кратное) снижение колонизации слизистой оболочки желудка и ослабление на 35% воспалительного процесса [16]. Обзор эпидемиологических исследований о связи между раком желудка, H. pylori и алиментарными факторами выявил определенный защитный эффект пищевых антиоксидантов, в том числе β-каротина [50].

Противовоспалительное действие фукоксантина и лютеина изучали на модели эндотоксининдуцированного увеита (ЭИУ) у крыс [67, 115]. Фукоксантин и лютеин при внутривенном введении дозозависимо тормозили развитие ЭИУ, что сопровождалось снижением уровней простагландина Е2 (PGE2), окиси азота NО, IL-6 и TNF- в водных средах глаза. Лютеин также подавлял активацию NF-kB в ресничном теле глаза. Авторы делают вывод, что противовоспалительное действие лютеина является результатом подавления активности NF-kB с последующим снижением продукции провоспалительных медиаторов.

Кардиопротекторное и антиатерогенное действие каротиноидов

Важным фактором кардиопротекторного действия каротиноидов является их влияние на транспортные формы холестерина и триглицеридов - липопротеиды низкой плотности (ЛПНП) и липопротеиды высокой плотности (ЛПВП), состояние и баланс которых лежат в основе патогенеза атеросклероза.

При поступлении в кровь каротиноиды быстро встраиваются, главным образом (на 80%) в ЛПНП, мембраны форменных элементов крови, клеток стенок сосудов, тормозя накопление в них окисленных форм липидов, в том числе холестерина [2]. Окисленные ЛПНП играют ключевую роль в патогенезе атеросклероза, так как они инициируют процесс образования атеросклеротических бляшек. Окислительная модификация ЛПНП облегчает их распознавание и захват макрофагами артериальной сосудистой стенки с последующим образованием "пенистых" клеток и атеросклеротических бляшек. Модифицированные ЛПНП могут также активировать другие механизмы, усиливающие риск сердечно-сосудистых заболеваний, в том числе ишемической болезни сердца (ИБС). Они способствуют аккумуляции холестерина в макрофагах, продуцируют цитотоксические белки, повреждающие эндотелий сосудов, индуцируют экспрессию молекул адгезии на поверхности эндотелиальных клеток, усиливают процесс коагуляции [107].

Несмотря на то что концентрация каротиноидов, в частности j3-каротина, в ЛПНП значительно ниже, чем токоферола, данные in vitro и in vivo свидетельствуют о том, что j3-каротин, хотя и значительно слабее, чем витамин Е, способен защищать их от окисления [63]. Кроме того, каротиноиды могут защищать и токоферолы от окисления, в первую очередь синглетным кислородом, а токоферолы, в свою очередь, улавливают пероксильные радикалы каротиноидов, способные инициировать развитие цепей свободнорадикального окисления.

Достоверная связь между низким общим содержанием каротиноидов в сыворотке крови и высоким уровнем окисленных ЛПНП обнаружена у женщин с избыточной массой тела и ожирением [11]. При этом не установлено связи между содержанием окисленных ЛПНП и уровнем α-токоферола и селена в сыворотке крови.

В исследованиях, проведенных на добровольцах, показано, что потребление в течение 3 нед ликопинсодержащих продуктов (томатного сока и кетчупа) приводило к снижению уровня общего и ЛПНП-ассоциированного холестерина в сыворотке крови и возрастанию резистентности ЛПНП к окислению ex vivo [116]. Антиатерогенное действие ликопина коррелировало с изменением содержания в сыворотке крови ликопина, α- и β-каротина. Схожие результаты получены в другом исследовании [107]: потребление в течение 1 нед ликопинсодержащих продуктов, обеспечивающее суточное поступление ликопина в количестве от 20 до 150 мг, сопровождалось значительным возрастанием уровня ликопина в сыворотке крови, подавлением ПОЛ сыворотки и окисления ЛПВП-ассоциированного холестерина.

В отличие от ликопина, j3-каротин проявлял слабое антиоксидантное действие в отношении ЛПНП или был неэффективен как антиоксидант. В ряде исследований на добровольцах он не оказывал существенного влияния на чувствительность ЛПНП к окислению, несмотря на то что его содержание в ЛПНП возрастало почти в 20 раз [108]. Содержание j3-каротина в плазме крови и в ЛПНП увеличивалось соответственно в 5,5 и 8,5 раза у добровольцев, получавших 50-100 мг/сут j3-каротина, однако это не влияло на резистентность ЛПНП к окислению [48].

Результаты ретроспективных и проспективных исследований свидетельствуют о наличии обратной зависимости между потреблением каротиноидов (главным образом β-каротина и ликопина) или их уровнем в сыворотке крови и риском сердечнососудистых заболеваний [24, 81, 83, 109, 126].

В большинстве проспективных исследований, проведенных в США, Дании, Финляндии, Италии, установлена обратная зависимость между количеством каротиноидов в рационе питания и риском сердечно-сосудистых заболеваний и атеросклерозом [24, 126]. Высокий уровень потребления с пищей j3-каротина снижал риск инфаркта миокарда, ИБС, инсультов; высокий уровень каротиноидов - предшественников витамина А в рационе снижал смертность от сердечной недостаточности и уменьшал количество бляшек в сонной артерии; высокий уровень пищевого лютеина ассоциировался с уменьшением риска ишемического инсульта.

В проспективных или "случай-контроль" исследованиях, проведенных в США и европейских странах, выявлена обратная зависимость между уровнем каротиноидов в сыворотке или плазме крови и риском сердечно-сосудистой патологии и смертности от нее [109, 126]. У лиц с высоким общим уровнем каротиноидов в сыворотке крови был снижен риск ИБС, а низкий уровень каротиноидов увеличивал риск инфаркта миокарда у курильщиков, а также смертность от сердечной недостаточности и инсульта. Уровни α- и β-каротина в плазме крови находились в обратной связи с атеросклеротическими изменениями сонной артерии и риском ишемического инсульта; низкий уровень ликопина в плазме или сыворотке крови ассоциировался с высоким риском атеросклероза, его ранним развитием, значительным возрастанием риска инфаркта миокарда и инсульта. У лиц с высоким уровнем α-каротина в сыворотке крови достоверно снижался риск смертности от сердечно-сосудистых заболеваний и рака [81]. Высокое содержание ликопина или β-каротина в жировой ткани коррелировало со значительным уменьшением (до 48%) риска инфаркта миокарда.

В отличие от данных обсервационных эпидемиологических наблюдений результаты клинических рандомизированных плацебо-контролируемых испытаний с использованием различных доз β-каротина не подтверждают гипотезу о снижающем риск сердечно-сосудистых заболеваний действии каротиноидов [107, 126]. Более того, в некоторых случаях, например после окончания проекта АТВС, у курильщиков возрастал риск первичного инфаркта миокарда и смертности от ИБС и инсульта.

Следует отметить, что клинические исследования кардиопротекторных и антиатеросклеротических свойств других, кроме β-каротина, каротиноидов практически отсутствуют.

В небольших исследованиях, проведенных на добровольцах, показано, что ликопин не только защищает холестерин ЛПНП и ЛПНП от окисления, но и снижает уровень общего и ЛПНПассоциированного холестерина в плазме крови [107, 116]. Гипохолестеринемический эффект ликопина, вероятнее всего, является результатом его подавляющего действия на синтез холестерина. В исследованиях in vitro ликопин в небольших концентрациях (0,5-2 мкМ), снижал уровень холестерина в клетках линии ТНР-1 (макрофаги человека) и подавлял экспрессию ключевого фермента синтеза холестерина - гидроксиметилглутарилСоА-редуктазы [105]. Инкубация эндотелиальных клеток аорты человека с ликопином в конечной концентрации 0,3 мкМ приводила к уменьшению экспрессии молекул адгезии и собственно самой адгезии моноцитов к клеткам эндотелия [89].

В рандомизированном плацебо-контролируемом исследовании, в котором участвовал 61 человек с гиперлипидемией невыраженной степени, длительное потребление астаксантина в количестве от 6 до 18 мг/сут приводило к снижению содержания триглицеридов в сыворотке крови и возрастанию уровня ЛПВП-ассоциированного холестерина и адипонектина [134]. У добровольцев, получавших астаксантин в дозе от 1,8 до 21,6 мг/сут в течение 14 дней, возрастала резистентность ЛПНП к окислению на 5-30,7% в зависимости от дозы [60]. По данным [43], в клинических исследованиях, охватывающих более 180 человек, астаксантин снижал в сыворотке крови уровень маркеров окислительного стресса и воспаления и улучшал реологические свойства крови.

Кардиопротекторное и антиатеросклеротическое действие астаксантина показано и в экспериментах на разных видах животных.

В исследованиях на мышах С57BL установлено, что включение в их рацион 0,02% астаксантина снижает выраженность изменений сердечной мышцы после высокой физической нагрузки и подавляет накопление в ней продуктов ПОЛ и окисления ДНК - 8-OH-2dG [6]. У кроликов с экспериментальным атеросклерозом астаксантин почти полностью предотвращал жировую инфильтрацию стенки аорты [112]. В другом эксперименте включение астаксантина в корм кроликов с экспериментальным атеросклерозом приводило к нормализации активности антиоксидантных ферментов и подавляло ПОЛ в аорте, но не влияло на ее атеросклеротические изменения [9]. Высокие дозы астаксантина (25-100 мг/кг рациона) снижали у крыс экспериментально повышенное АД и повышали чувствительность к инсулину [106].

Необходимо отметить, что каротиноиды могут влиять и на факторы, предрасполагающие к заболеваниям сердечно-сосудистой системы или отягощающие их, - ожирение, метаболический синдром, сахарный диабет типа 2. Одномоментное эпидемиологическое исследование, охватывающее 374 мужчин в возрасте от 40 до 80 лет, выявило обратную зависимость между содержанием каротиноидов в рационе питания и наличием у них метаболического синдрома [118]. Лица с высоким потреблением α- и β-каротина и ликопина имели меньшую окружность талии, меньшую массу висцерального и подкожного жира и более низкое содержание триглицеридов в сыворотке крови. В аналогичном исследовании, в котором участвовали более 900 человек того и другого пола, установлено, что при более низком уровне в сыворотке крови α- и β-каротина и β-криптоксантина тяжесть метаболического синдрома возрастала [121].

В эксперименте на модели метаболического синдрома у крыс длительное введение астаксантина в дозе 50 мг/кг приводило к снижению АД, повышению чувствительности к инсулину, возрастанию уровня адипонектина и ЛПВП-ассоциированного холестерина, снижению содержания триглицеридов в плазме крови и уменьшению размера жировых клеток [57].

В ряде экспериментов на модели ожирения и сахарного диабета типа 2 у мышей линии КК-Ау было показано, что фукоксантин обладает способностью специфически влиять на энергетический обмен клетки, усиливая экспрессию разобщающего белка - 1 (UCP-1) - ключевого белка метаболического термогенеза. Включение в рацион мышей КК-Ау фукоксантина в количестве 0,2% в течение 4 нед вызывало существенное уменьшение привесов жировой ткани, возрастание в ней экспрессии UCP-1, снижение уровня глюкозы в крови и концентрации инсулина в плазме крови [87]. Установлено также, что у КК-Ау мышей фукоксантин снижает экспрессию мРНК провоспалительных адипоцитокинов, способствующих развитию инсулинорезистентности [56].

У мышей C57BL/6J, получавших высокожировой рацион, добавление в рацион 0,05 и 0,2% фукоксантина приводило к достоверному снижению массы тела и количества абдоминального жира, снижению уровня триглицеридов в плазме крови и печени. Фукоксантин подавлял активность ферментов синтеза жирных кислот и триглицеридов, но повышал активность ферментов окисления жирных кислот и экспрессию UCP-1 в эпидидимальной жировой ткани [61].

Радиопротекторное и фотозащитное действие каротиноидов

Проблема защиты организма от лучевых воздействий включает защиту от проникающей радиации, защиту кожи от УФ-излучения, лучей видимой и инфракрасной области света, защиту зрения от фотоиндуцированных заболеваний (возрастная дегенерация макулы, катаракта), провоцируемых видимым коротковолновым излучением (синяя часть видимого спектра). В основе действия указанных повреждающих факторов лежат общие механизмы и прежде всего активизация свободнорадикальных и перекисных процессов, приводящих к нарушению функций мембранных и других клеточных структур, повреждению белковых молекул и нуклеиновых кислот.

Каротиноиды в силу своих структурных особенностей могут выступать в качестве противодействующих факторов. Основной вклад в защиту клеток от излучений вносят антирадикальная и антиоксидантная активность каротиноидов, в первую очередь их способность к инактивации синглетного кислорода и -ОН-радикала и обрыву цепей свободнорадикального окисления, влияние на микровязкость и другие свойства биомембран. Каротиноиды известны как наиболее активные ловушки синглетного кислорода, превышающие многократно активность α-токоферола и других биологических антиоксидантов. Вклад в защитное действие гидрофобных каротиноидов (j3-каротина, ликопина) от УФ-повреждения клетки вносит, по-видимому, и их способность ориентироваться и располагаться параллельно поверхности клеточных мембран, выступая в роли фотоэкрана.

У крыс, получавших j3-каротин в дозе 5 мг/кг, при однократном воздействии γ-излучения биохимические и цитогенетические проявления радиационного поражения (накопление продуктов ПОЛ в сыворотке крови и печени, увеличение числа микроядер в клетках костного мозга) были значительно менее выражены, чем у крыс, не получавших j3-каротин [41]. Включение j3-каротина (90 мг/кг) в рацион облученных γ-излучением (при дозе не выше 650 рад) мышей линии СВА/J приводило к значительному увеличению выживаемости животных и средней продолжительности жизни. При γ-облучении беспородных мышей предварительное включение ликопина в рацион обеспечивало повышение средней продолжительности жизни с 7,7 до 27,9 сут, а также существенно увеличивало выживаемость животных - от 0 до 55% [3]. Ликопин оказался в 1,5-2 раза эффективнее j3-каротина, причем их радиозащитное действие положительно коррелировало с антиоксидантной активностью.

In vitro добавление ликопина в культуру лимфоцитов человека в концентрации от 1 до 10 мкг/мл приводило к подавлению вызванного γ-излучением усиления процессов ПОЛ и восстанавлению пониженной активности антиоксидантных ферментов, а также уменьшению числа микроядер [119]. В концентрации от 0,001 до 0,20 мкМ ликопин значительно снижал число индуцированных γ-излучением хромосомных аберраций в лимфоцитах [29].

Каротиноиды, в частности j3-каротин, ликопин, лютеин, астаксантин, кантаксантин, оказывают эффективное защитное действие на кожу как при остром, так и при хроническом воздействии УФ-излучения, являющемся самым сильным фактором риска в патогенезе рака кожи [10, 54, 120]. В коже, подвергнутой УФ-облучению, генерируются синглетный кислород, супероксиданион-радикал и пероксирадикалы, что может приводить к фотоокислительному повреждению молекул липидов, белков, ДНК и, как следствие, образованию эритем, преждевременному старению кожи, развитию фотодерматозов и даже рака кожи.

Данные о фотозащитном действии отдельных каротиноидов, преимущественно j3-каротина и ликопина, получены в исследованиях на добровольцах и в единичных клинических плацебо-контролируемых исследованиях [10, 54, 103, 120]. В исследованиях на добровольцах обнаружено, что потребление j3-каротина и ликопина или ликопинсодержащих продуктов в течение 10-12 нед приводит к существенному снижению чувствительности кожи к УФ-индуцированной эритеме [10, 120]. Так, потребление ликопина в количестве 10 мг в сутки в составе продуктов переработки томатов или в виде синтетического препарата в течение 12 нед приводило к возрастанию в сыворотке крови уровня ликопина и общего содержания каратиноидов у всех испытуемых. При этом чувствительность кожи к индуцированной УФ эритеме уменьшалась на 25% у лиц, получавших синтетический ликопин, и на 38-48% - у получавших ликопинсодержащие продукты.

В клиническом плацебо-контролируемом исследовании показано, что прием в течение 12 нед 24 мг/сут j3-каротина или 24 мг смеси каротиноидов (j3-каротина, ликопина и лютеина в равных частях) сопровождался значительным (в 3-4 раз) возрастанием уровня отдельных каротиноидов в сыворотке крови и общего их содержания в коже. Интенсивность УФ-индуцированной эритемы уменьшалась в одиноковой степени в обеих группах [54]. В клиническом двойном слепом плацебоконтролируемом исследовании фотозащитной эффективности лютеина и зеаксантина при воздействии УФ-лучей максимальным эффект был при комбинированном применении каротиноидов (местное + введение внутрь) [103].

Фотопротекторные свойства каротиноидов доказаны и в исследованиях in vitro с использованием различных линий клеток. Ликопин, лютеин и j3-каротин подавляли на 40-50% индуцированное УФВ ПОЛ в культуре фибробластов человека [40]. При этом максимальную активность проявлял ликопин.

Высокой фотозащитной активностью в исследованиях in vitro обладает астаксантин, который среди каротиноидов является наиболее активной ловушкой синглетного кислорода. При сравнении защитного действия астаксантина, кантаксантина и j3-каротина от УФ-облучения фибробластов кожи человека было обнаружено, что эффективность астаксантина значительно превосходит действие других каротиноидов [26]. Близкие результаты получены и в исследованиях, проведенных на фибробластах почки крысы (NRK), подвергавшихся действию УФ-света - концентрация, подавляющая накопление продуктов ПОЛ, оставляла для j3-каротина 100 нМ, для лютеина - 1000 нМ, а для астаксантина - всего 1 нМ [96].

Способность каротиноидов к захвату синглетного кислорода и ее роль в их фотопротекторной активности показана и в недавних исследованиях, проведенных на лысых мышах. Известно, что фотостарение кожи связано с активацией матриксной металлопротеиназы-9 (ММП-9), индуцирующей деградацию коллагена, разрушение структуры кожи и образование морщин. Исследования [92, 123] показали, что активация ММП-9 в коже лысых мышей под влиянием УФ-иррадиации по крайней мере частично опосредована действием 5α-ООН-холестерина - специфического продукта окисления холестерина синглетным кислородом. Включение в рацион j3-каротина подавляло экспрессию ММП-9 и накопление 5α-ООН-холестерина в коже мышей, а также уменьшало образование морщин при УФ-облучении.

Следует отметить, что наряду с антирадикальным действием возможным механизмом защитного действия j3-каротина и других каротиноидов на кожу является ингибирование циклооксигеназного и липоксигеназного путей образования провоспалительных метаболитов арахидоновой кислоты, усиливаемого УФ-облучением.

Каротиноиды и зрение

Обнаружение способности тканей глаза и в первую очередь желтого пятна сетчатки (макулы) и хрусталика избирательно накапливать лютеин и зеаксантин (стереоизомер лютеина) привело к интенсивному изучению их роли в поддержании и защиты зрения. Лютеин и зеаксантин поглощают излучение в синей области спектра (420-500 нм) и одновременно функционируют как эффективные ингибиторы свободнорадикальных процессов. Таким образом, они действуют, с одной стороны, как естественный светофильтр, защищающий фоторецепторы глаза и пигментный эпителий от фотоповреждения, а с другой - как эффективный комбинированный антиоксидант, особенно активный против фотохимически образующегося синглетного кислорода 1O2 и пероксинитрита [1, 4].

В макуле приматов сконцентрировано до 70% лютеина и зеаксантина от их общего содержания в глазу, что определяет желтизну этого участка сетчатки, в связи с чем их обозначают суммарно как макулярный пигмент. В ряде клинических исследований установлена прямая зависимость между потреблением лютеина и зеаксантина, их концентрацией в сыворотке крови и оптической плотностью макулярного пигмента [17, 36, 93]. Концентрация лютеина и зеаксантина в макуле выше, чем в сыворотке крови, примерно в 10 000 раз, что предполагает наличие активного транспортного механизма. В настоящее время из сетчатки глаза человека выделен ряд каротиноидсвязывающих белков, в том числе лютеин- и зеаксантинсвязывающий белки, которые избирательно и специфически взаимодействуют соответственно с лютеином и зеаксантином, возможно, как компоненты транспортной системы, переносящие их из крови в макулу [80].

Высокие концентрации ксантофиллов обнаружены также в мембране внешнего сегмента палочек, особенно чувствительных к окислительному повреждению из-за высокого содержания в них докозагексаеновой кислоты и кислорода [4]. Лютеин и зеаксантин по-разному ориентируются в толще мембраны: молекула зеаксантина расположена в мембране перпендикулярно ее плоскости, у лютеина одна часть молекулы ориентирована перпендикулярно, а другая изогнута под прямым углом и параллельна плоскости мембраны [2]. Перпедикулярная ориентация этих молекул в мембране предопределяет активное взаимодействие их полярных групп с мембранными белками, ориентирует их положение в мембране, стабилизирует химически, увеличивая устойчивость к окислительному повреждению.

Лютеин и зеаксантин как оксикаротиноиды более устойчивы к фотоповреждению и разрушающему действию свободных радикалов, чем другие каротиноиды, в том числе j3-каротин. Располагаясь на границе водной и липидной фаз, они способны проявлять активность в обеих. Важно отметить, что лютеин и зеаксантин активно взаимодействуют не только с 1О2, но и с пероксинитритом (наиболее активные повреждающие факторы глаза) [1, 4]. Содержания этих пигментов в глазу определяет индивидуальную предрасположенность к фотоиндуцированным глазным болезням, в том числе к возрастзависимым - возрастной макулярной дегенерации (ВМД) и катаракте. Во всех теориях патогенеза этих заболеваний основное значение отводится окислительному стрессу и повреждающему действию синего света [1, 4, 93].

В проведенных в 1993-1994 гг. эпидемиологических исследованиях "случай-контроль" группой Eye Disease Case Control Study (EDCCS) впервые было показано, что пища с высоким содержанием лютеина и зеаксантина снижает риск ВМД на 57%, а у лиц с концентрацией лютеин/зеаксантин в сыворотке крови ≥ 0,67 мкМ риск снижался на 70% по сравнению с таковыми при содержании этих каротиноидов в сыворотке крови в пределах ≤0,25 мкМ [17, 93].

Эти результаты были подтверждены и в последующих обсервационных исследованиях [7, 78, 131]. Согласно данным изучения по программе Carotenoids in Age-related Eye Disease Study (CAREDS), рацион питания с высоким содержанием лютеина и зеаксантина оказывает защитное действие при промежуточной стадии ВМД у женщин моложе 75 лет. Проведенные в рамках Age-related Eye Disease Study (AREDS) исследования выявили обратную зависимость между количеством поступающих с пищей лютеина и зеаксантина и риском неоваскулярной ВМД, географической атрофией и наличием больших друз (классификация ВМД рекомендуемая AREDS).

Следует отметить отсутствие широкомасштабных рандомизированных клинических исследований по профилактическому и лечебному влиянию алиментарных факторов (каротиноидов) на ВМД. В настоящее время проводится рандоминизированное двойное слепое плацебо-контролируемое исследование (AREDS2) с участием 4000 пациентов с ВМД, цель которого - оценить влияние на прогрессирование болезни ежедневного потребления лютеина (10 мг) + зеаксантина (2 мг), а также их комбинированного приема вместе с докозагексаеновой (350 мг) и эйкозапентаеновой (650 мг) кислотами [17, 78].

Лютеин и зеаксантин оказывают эффективное защитное действие и при другом возрастном фотозависимом заболевании - катаракте [4, 93]. Они являются единственными каротиноидами, присутствующими в хрусталике, хотя и в значительно более низкой концентрации, чем в макуле. Возрастное снижение прозрачности хрусталика и его помутнение при катаракте обусловлено усилением перекисного окисления с образованием соответствующих химических аддуктов, окислительной модификацией белков хрусталика, и их преципитацией.

Наличие взаимосвязи между уровнем лютеина/зеаксантина в рационе питания и развитием старческой катаракты прослеживается в результатах эпидемиологических исследований [4, 22, 30]. По данным [30], в проспективном когортном 12-летнем исследовании, охватывающем более 77 000 женщин старше 45 лет, при максимальном потребление лютенина и зеаксантина с пищей (медиана - 13,7 мг/сут) снижалось развитие требующей удаления катаракты на 22% по сравнению с низким (медиана - 1,17 мг) их потреблением. Не обнаружено взаимосвязи между развитием катаракты и уровнем других каротиноидов - α- и β-каротина, β-криптоксантина, ликопина. Особо отмечают положительный эффект шпината: потребление его не менее 2 раз в неделю приводило к снижению риска развития катаракты на 30-38%. Близкие результаты получены в аналогичных 8-летних исследованиях, включающих более 36 000 мужчин старше 45 лет, у которых более высокое содержание лютеина и зеаксантина в рационе снижало риск развития катаракты на 19% [22]. У лиц, употребляющих шпинат чаще 2 раз в неделю, риск развития катаракты, требующей удаления, снижался почти вдвое по сравнению с лицами, употребляющими шпинат реже 1 раза в месяц. Однако данные рандомизированных плацебо-контролируемых клинических исследований длительностью от 3 до 12 лет не выявили какого-либо влияния β-каротина (в дозе от 15 до 50 мг) изолированно или совместно с витаминами С и Е на развитие или прогрессирование катаракты как у мужчин, так и у женщин [7, 35, 88].

В заключение следует отметить, что в настоящее время накоплен большой экспериментальный материал, свидетельствующий о высокой потенциальной способности каротиноидов поддерживать здоровье человека и снижать риск многих хронических заболеваний, в том числе онкологических, сердечнососудистых, возрастных заболеваний глаза. Данные эпидемиологических исследований также свидетельствуют о том, что достаточная обеспеченность рациона питания человека каротиноидами может благоприятно влиять на его здоровье. В то же время результаты имеющихся сегодня клинических исследований не позволяют дать обоснованные рекомендации по установлению уровня физиологических потребностей в них для человека.

Литература

1. Владимиров Ю.А. // Соросовский образовательный журн. - 2000. - № 12. - С. 13-19.

2. Дадали В.А., Тутельян В.А., Дадали Ю.В., Кравченко Л.В. // Вопр. питания. - 2010. - № 2. - С. 4-18.

3. Капитанов А.Б., Пименов А.М. // Успехи соврем. биол. - 1996. - № 2. - C. 179-190.

4. Трофимова Н.Н., Зак П.П., Островский М.А. // Сенсорные системы. - 2003. - № 3. - С. 198-208.

5. Albanes D., Heinonen O.P., Taylor P.R. et al. // J. Natl Cancer Inst. - 1996. - Vol. 88. - P. 1560-1570.

6. Aoi W., Naito Y., Sakuma K. et al. // Antioxid. Redox Signal. - 2003. - Vol. 5. - P. 139-144.

7. Ared S. // Arch. Ophthalmol. - 2001. - Vol. 119. - P. 14 3 0 -14 5 2 .

8. Astorg P., Gradelet S., Berges S., Suschete M. // Nutr. Cancer. - 1997. - Vol. 29. - P. 60-68.

9. Augusti P.R., Conterato G.M., Somacal S. et al. // J. Cardiovasc. Pharmacol. Ther. - 2009. - Vol. 14. - P. 314-322.

10. Aust O., Stahl W., Sies H. et al. // Int. J. Vitam. Nutr. Res. - 2005. - Vol. 75. - P. 54-60.

11. Beck J., Ferrucci L., Sun K. et al. // Nutrition. - 2008. - Vol. 24. - P. 964-968.

12. Ben-Dor A., Steiner M., Gheber L. et al. // Mol. Cancer Ther. - 2005. - Vol. 4. - P. 177-186.

13. Bendich A . // J. Nutr. - 1989. - Vol. 119. - P. 112-115.

14. Bendich A . // J. Nutr. - 2004. - Vol. 134. - P. 225S-230S.

15. Bendich A., Shapiro S.S. // J. Nutr. - 1986. - Vol. 116. - P. 2254-2262.

16. Bennedsen M., Wang X., Willen R. et al. // Immunol. Lett. - 1999. - Vol. 70. - P. 185-189.

17. Bernstein P.S., Delori F.C., Richer S. et al. // Vision Res. - 2010. - Vol. 50. - P. 716-728.

18. Bhuvaneswari V., Abraham S.K., Nagini S. // Nutrition. - 2005. - Vol. 21. - P. 726-731.

19. Bhuvaneswari V., Nagini S. // Curr. Med. Chem. - 2005. - Vol. 5. - P. 627-635.

20. Bhuvaneswari V., Valmurugan B., Nagini S. // J. Exp. Clin. Cancer Res. - 2004. - Vol. 23. - P. 241-249.

21. Bowen P., Chen L., Stacewicz-Sapuntzakis M. et al. // Exp. Biol. Med. - 2002. - Vol. 227. - P. 886-913.

22. Brawn L., Rimm E.B., Seddon J.M. et al. // Am. J. Clin. Nutr. - 1999. - Vol. 70. - P. 517-524.

23. Breinholt V., Lauridsen S.T., Daneshvar B., Jacobsen J. // Cancer Lett. - 2000. - Vol. 154. - P. 201-210.

24. Buijsse B., Feskens E.J.M., Kwape L et al. // J. Nutr. - 2008. - Vol. 138. - P. 344-350.

25. Burgess L.C., Rice E., Fischer T. et al. // Toxicol. in Vitro. - 2008. - Vol. 22. - P. 1297-1300.

26. Camera E., Mastrofrancesco A., Fabbri C. et al. // Exp. Dermatol. - 2009. - Vol. 18. - P. 222-231.

27. Canene-Adams K., Lindshield B.L. et al. // Cancer Res. - 2007. - Vol. 67. - P. 836-843.

28. Carotenoids. Handbook / Eds G. Britton., S. Liaaen-Jensen, H. Pfander. - Basel: Birkhauser Verlag, 2004. - 660 p.

29. Cavusoglu K., Yalcin E. // J. Environ. Biol. - 2009. - Vol. 30. - P. 113-117.

30. Chasan-Taber L., Willett W.C., Seddon J.M. et al. // Am. J. Clin. Nutr. - 1999. - Vol. 70. - P. 509-516.

31. Cheng H.C., Chien H., Liao C.H. et al. // J. Nutr. Biochem. - 2007. - Vol. 18. - P. 667-675.

32. Chew B.P., Park J.S. // J. Nutr. - 2004. - Vol. 134. - P. 2 5 7 S - 2 61S .

33. Chew B.P., Park J.S., Wong M.W., Wong T.S. // Anticancer Res. - 1999. - Vol. 19. - P. 1849-1853.

34. Chew B.P., Wong M.W., Park J.S., Wong T.S. // Anticancer Res. - 1999. - Vol. 19. - P. 5223-5227.

35. Christen W.G., Manson J.E., Glynn R.J. et al. // Arch. Ophthalmol. - 2003. - Vol. 121. - P. 372-378.

36. Connolly E.E., Beatty S., Thurnham D.I. et al. // Curr. Eye Res. - 2010. - Vol. 35. - P. 335-351.

37. Cramer D., Kuper H., Harlow B., Titus-Ernstoff L. // Int. J. Cancer. - 2001. - Vol. 94. - P. 128-134.

38. Das S.K., Hashimoto T., Kanazawa K. // Biochim. Biophys. Acta. - 2008. - Vol. 1780. - P. 743-749.

39. Das S.K., Hashimoto T., Shimizu K. et al. // Biochem. Biophys. Acta. - 2005. - Vol. 1726. - P. 328-335.

40. Eichler O., Sies H., Stahl W. // Photochem. Photobiol. - 2002. - Vol. 75. - P. 503-508.

41. El-Habit O.H., Saada H.N., Azab K.S et al. // Mutat. Res. - 2000. - Vol. 466. - P. 179-186.

42. Erdman J.W., Ford N.A., Lindshield B.L. // Arch. Biochem. Biophys. - 2009. - Vol. 483. - P. 229-235.

43. Fassett R.G., Coombes J.S. // Future Cardiol. - 2009. - Vol. 5. - P. 333-342.

44. Fornelli F., Leone A., Verdesca I. et al. // Toxicol. in Vitro. - 2007. - Vol. 21. - P. 217-223.

45. Franceschi S., Bidoli E., La Vecchia C. et al. // Int. J. Cancer Inst. - 1994. - Vol. 59. - P. 181-184.

46. Gallicchio L., Boyd K., Matanoski G. et al. // Am. J. Clin. Nutr. - 2008. - Vol. 88. - P. 372-383.

47. Ganji V., Kafai M.R. // J. Nutr. - 2005. - Vol. 135. - P. 567-572.

48. Gaziano J.M., Hatta A., Flynn M. et al. // Atherosclerosis. - 1995. - Vol. 112. - P. 187-195.

49. Giovannucci E. // Exp. Biol. Med. (Maywood). - 2002. - Vol. 227. - P. 852-859.

50. Gonzalez C.A., Lopez-Carrillo L. // Scand. J. Gastroenterol. - 2010. - Vol. 45. - P. 6-14.

51. Gradelet S., Astorg P., Leclerc J. et al. // Xenobiotica. - 1996. - Vol. 26. - P. 49-63.

52. Gradelet S., Le Bon A.M., Berges R. et al. // Carcinogenesis. - 1998. - Vol. 19. - P. 403-411.

53. Gradelet S., Leclerc J., Siess M.H., Astorg P. // Xenobiotica. - 1996. - Vol. 26. - P. 909-919.

54. Heinrich U., Gдrtner C., Wiebusch M. et al. // J. Nutr. - 2003. - Vol. 133. - P. 98-101.

55. Hosokawa M., Kudo M., Maeda H. et al. // Biochim. Biophys. Acta. - 2004. - Vol. 1675. - P. 113-119.

56. Hosokawa M., Miyashita K., Nishikawa S. et al. // Arch. Biochem. Biophys. - 2010. - Vol. 504. - P. 17-25.

57. Hussein G., Nakagawa T., Goto H. et al. // Life Sci. - 2007. - Vol. 80. - P. 522-529.

58. Hwang E.S., Bowen P.E. // J. Med. Food. - 2004. - Vol. 7. - P. 284-289.

59. Ishikawa C., Tafuku S., Kadekaru T. et al. // Int. J. Cancer. - 2008. - Vol. 123. - P. 2702-2712.

60. Iwamoto T., Hosoda K., Hirano R. et al. // J. Atheroscler. Thromb. - 2000. - Vol. 7. - P. 216-222.

61. Jeon S.M., Rim H.J., Woo M.N. et al. // Biotechnol. J. - 2010. - Vol. 5. - P. 961-969.

62. Jewell C., O’Brien N.M. // Br. J. Nutr. - 1999. - Vol. 88. - P. 2 3 5 - 24 2 .

63. Jialal I., Fuller C.J. // Can. J. Cardiol. - 1995. - Vol. 11, suppl. G - P. 97G-103G.

64. Jin X.H., Ohgami K., Shiratori K. et al. // Invest. Ophthalmol. Vis. Sci. - 2006. - Vol. 47. - P. 2562-2568.

65. Jyonouchi H., Sun S., Gross M. // Nutr. Cancer. - 1995. - Vol. 23. - P. 171-183.

66. Jyonouchi H., Sun S., Iijima K., Gross M.D. // Nutr. Cancer. - 2000. - Vol. 36. - P. 59-65.

67. Jyonouchi H., Zhang L., Gross M., Tomita Y. // Nutr. Cancer. - 1994. - Vol. 21. - P. 47-58.

68. Kang J.O., Kim S.J., Kim H. // Methods Find. Exp. Clin. Pharmacol. - 2001. - Vol. 23. - P. 79-84.

69. Karas M., Amir H., Fishman D. et al. // Nutr. Cancer. - 2000. - Vol. 36. - P. 101-111.

70. Kavanaugh C.J., Trumbo P.R., Ellwood K.C. // J. Natl Cancer Inst. - 2007. - Vol. 99. - P. 1074-1085.

71. Kim J.M., Araki S., Kim D.J. et al. // Carcinogenesis. - 1998. - Vol. 19. - P. 81-85.

72. Kim H.W., Chew S.P., Wong T.S. et al. // Vet. Immunol. Immunopathol. - 2000. - Vol. 74. - P. 315-327.

73. Kim K.N., Heo S.J., Kang S.M. et al. // Toxicol. in Vitro. - 2010. - Vol. 24. - P. 1648-1654.

74. Konishi I., Hosokawa M., Sashima T. et al. // Comp. Biochem. Physiol. C Toxicol. Pharmacol. - 2006. - Vol. 142. - P. 5 3 - 5 9 .

75. Kotake-Nara E., Asai A., Nagao A. // Cancer Lett. - 2005. - Vol. 220. - P. 75-84.

76. Kotake-Nara E., Kushiro M., Zhang H. et al. // J. Nutr. - 2001. - Vol. 131. - P. 3303-3306.

77. Kotake-Nara E., Terasaki M., Nagao A. // Biosci. Biotechnol. Biochem. - 2005. - Vol. 69. - P. 224-227.

78. Krishnadev N., Meleth A.D., Chew E.Y. // Curr. Opin. Ophthalmol. - 2010. - Vol. 21. - P. 184-189.

79. Levy J., Bosin E., Feldman B. et al. // Nutr. Cancer. - 1995. - Vol. 24. - P. 257-266.

80. Li B., Vachali P., Bernstein P.S. // Photochem. Photobiol. Sci. - 2010. - Vol. 9. - P. 1418-1425.

81. Li C., Ford E.S., Zhao G. et al. // Arch. Intern. Med. - 2011. - Vol. 171. - P. 507-515.

82. Lian F., Wang X.D. // Int. J. Cancer. - 2008. - Vol. 123. - P. 12 6 2 -12 6 8 .

83. Lichtenstein A.H. // J. Lipid Res. - 2009. - Vol. 50. - P. S 4 2 9 - S 4 3 3 .

84. Linnewiel K., Ernst H., Caris-Veyrat C. et al. // Free Radic. Biol. Med. - 2009. - Vol. 47. - P. 659-667.

85. Liu C.L., Huang Y.S., Hosokawa M. et al. // Chem. Biol. Interact. - 2009. - Vol. 182. - P. 165-172.

86. Livny O. Kaplan I., Reifen R. et. al. // Nutr. Cancer. - 2003. - Vol. 47. - P. 195-209.

87. Maeda H., Hosokawa M., Sashima T., Miyashita K. // J. Agric. Food Chem. - 2007. - Vol. 55. - P. 7701-7706.

88. Maraini G., Sperduto R.D., Ferris F. et al. // Ophthalmology. - 2008. - Vol. 115. - P. 599-607.

89. Martin K.R., Wu D., Meydani M. // Atherosclerosis. - 2000. - Vol. 150. - P. 265-274.

90. Michal J.J., Heirman L.R., Wong T.S. et al. // J. Dairy Sci. - 1994. - Vol. 77. - P. 1408-1421.

91. Michaud D.S., Feskanish D., Rimm E.B. et al. // Am. J. Clin. Nutr. - 2000. - Vol. 72. - P. 990-997.

92. Minami Y., Kawabata K., Kubo Y. et al. // J. Nutr. Biochem. - 2009. - Vol. 20. - P. 389-398.

93. Moeller S.M., Jacques P.F., Blumberg J.B. // J. Am. Coll. Nutr. - 2000. - Vol. 19. - P. 522S-527S

94. Nahum A., Zeller L., Danilenko M. et al. // Eur. J. Nutr. - 2006. - Vol. 45. - P. 275-282.

95. Nakazawa Y., Sashima T., Hosokawa K., Miyashita K. // J. Funct. Foods. - 2009. - Vol. 1. - P. 88-97.

96. Narisawa T., Fukaura Y., Hasebe M. et al. // Cancer Lett. - 1996. - Vol. 107. - P. 137-142.

97. Nishino H. // J. Cell. Biochem. Suppl. - 1995. - Vol. 22. - P. 231-235.

98. Nishino H., Murakoshi M., Tokuda H., Satomi Y. // Arch. Biochem. Biophys. - 2009. - Vol. 483. - P. 165-168.

99. O’Connor I., O’Brien N. // J. Dermatol. Sci. - 1998. - Vol. 16. - P. 2 2 6 - 2 3 0 .

100. Okai Y., Higashi-Okai K. // Int. J. Immunopharmacol. - 1996. - Vol. 18. - P. 753-758.

101. Okuzumi J., Takahashi T., Yamane T. et al. // Cancer Lett. - 1993. - Vol. 68. - P. 159-168.

102. Omenn G.S., Goodman G.E., Thornquist M.D. et al. // J. Natl Cancer Inst. - 1996. - Vol. 88. - P. 1550-1559.

103. Palombo P., Fabrizi G., Ruocco V. et al. // Skin Pharmacol. Physiol. - 2007. - Vol. 20. - P. 199-210.

104. Pаlozza P., Simone R., Catalano A. et al. // J. Nutr. Biochem. - 2011. - Vol. 22. 105. Park J.S., Chyun J.H., Kim Y.K. et al. // Nutr. Metab. (Lond.) - 2010. - Vol. 7. - P. 18.

106. Preuss H.G., Echard B., Yamashita E., Perricone N.V. // Int. J. Med. Sci. - 2011. - Vol. 8. - P. 126-138.

107. Rao A.V. // Exp. Biol. Med. - 2002. - Vol. 227. - P. 9 0 8 - 9 13 .

108. Reaven P.D., Khouw A., Beltz W.F. et al. // Arterioscler. Thromb. - 1993. - Vol. 13. - P. 590-600.

109. Riccioni G., D’Orazio N., Speranza L. et al. // J. Biol. Regul. Homeost. Agents. - 2010. - Vol. 24. - P. 447-452.

110. Ronco A., DeStefani E., Boffetta P. et al. // Nutr.Cancer. - 1999. - Vol. 35. - P. 111-119.

111. Salman H., Bergman M., Djaldetti M. Et al. // Biomed. Pharmacother. - 2007. - Vol. 61. - P. 366-369.

112. Setnikar I., Senin P., Rovati L.C. // Arzneimittelforschung. - 2005. - Vol. 55. - P. 312-317.

113. Sharoni Y., Danilenko M., Dubi N. et al. // Arch. Biochem. Biophys. - 2004. - Vol. 430. - P. 89-96.

114. Sharoni Y., Giron E., Rise M. et al. J. // Cancer Detect. Prev. - 1997. - Vol. 21. - P. 118-123.

115. Shiratori.K., Ohgami K., Ilieva I. et al. // Exp. Eye Res. - 2005. - Vol. 81. - P. 422-428.

116. Silaste M.L., Alfthan G., Aro A. et al. // Br. J. Nutr. - 2007. - Vol. 98. - P. 1251-1258.

117. Siler U., Herzog A., Spitzer V. et al. // J. Nutr. - 2005. - Vol. 135. - P. 2050S-2052S.

118. Sluijs I., Beulens J.W., Grobbee D.E., van der Schouw Y.T. // J. Nutr. - 2009. - Vol. 139. - P. 987-992.

119. Srinivasan M., Devipriya N., Kalpana K.B. et al. // Toxicology. - 2009. - Vol. 262. - P. 43-49. 120. Stahl W., Heinrich U., Aust O. et al. // Photochem. Photobiol. Sci. - 2006. - Vol. 5. - P. 238-242.

121. Suzuki K., Ito Y., Inoue T., Hamajima N. // Clin. Nutr. - 2011. - Vol. 30. - P. 369-375.

122. Tamimi R.M., Colditz G.A., Hankinson S.E. // Cancer Res. - 2009. - Vol. 69. - P. 9323-9329.

123. Terao J., Minami Y., Bando N. // J. Clin. Biochem. Nutr. - 2011. - Vol. 48. - P. 57-62.

124. Terasaki M., Asai A., Zhang H. et al. // Mol. Cell. Biochem. - 2007. - Vol. 300. - P. 227-237.

125. Tiniolo P., Van Kappel A.L., Akhmedkhanov A. et al. // Am. J. Epidemiol. - 2001. - Vol. 153. - P. 1142-1147.

126. Voutilainen S., Nurmi T., Mursu J. et al. // Am. J. Clin. Nutr. - 2006. - Vol. 83. - P. 1265-1271.

127. Velmurugan B., Mani A., Nagini S. // Eur. J. Cancer Prev. - 2005. - Vol. 14. - P. 387-393.

128. Wane D., Lengacher C.A. // Oncol. Nurs. Forum. - 2006. - Vol. 33. - P. 127-137.

129. Wang H., Leung L.K. // Nutrition. - 2010. - Vol. 26. - P. 118 1-118 7.

130. Wang X.D., Liu C., Bronson R.T. et al. // J. Natl Cancer Inst. - 1999. - Vol. 91. - P. 60-66.

131. Wong I.Y.H., Koo S.C.Y., Chan C.W.N. // Int. Ophtalmol. - 2011. - Vol. 31. - P. 73-82.

132. Xu X.C. // Cancer Lett. - 2007. - Vol. 253. - P. 14-24.

133. Yamamoto K., Ishikawa C., Katana H. et al. // Cancer Lett. - 2011. - Vol. 300. - P. 225-234. 134. Yoshida H., Yanai H., Ito K. et al. // Atherosclerosis. - 2010. - Vol. 209. - P. 520-523.

135. Yoshiko S., Hoyoku N. // In Vivo. - 2007. - Vol. 21. - P. 305-309.

136. Zakrewska J.M. // Evid. Based Dent. - 2005. - Vol. 6. - P. 17-18 .

137. Zeegers M.P.A., Coldbohm R.A., van den Brandt P.A. // Br. J. Cancer. - 2001. - Vol. 85. - P. 977-983.

138. Zhang H., Kotake-Nara E., Ono H. et al. // Free Radic. Biol. Med. - 2003. - Vol. 35. - P. 1653-1663.

139. Zhang Z., Zhang P., Hamada M. et al. // Oncol. Rep. - 2008. - Vol. 20. - P. 1099-1103.

Материалы данного сайта распространяются на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License («Атрибуция - Всемирная»)

SCImago Journal & Country Rank
Scopus CiteScore
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
Тутельян Виктор Александрович
Академик РАН, доктор медицинских наук, профессор, научный руководитель ФГБУН «ФИЦ питания и биотехнологии»

Журналы «ГЭОТАР-Медиа»